Тем же путем, что и Курякин, они поднялись на второй этаж и приоткрыли единственную на весь этаж уцелевшую дверь в квартиру, недавно населенную людьми, а теперь ставшую кладбищем. Спертый, тяжелый воздух, наполненный сложным запахом бойни, мертвецкой и кабака, ударил им в нос. Сквозняк, ворвавшийся следом, потревожил густую паутину, свисавшую фестонами по углам прихожей. Закопченные стены с отвалившейся местами штукатуркой, ржавые потеки на некогда беленых стенах – все это придавало прихожей зловещий вид, и хотелось поскорее выскочить на улицу и сделать несколько глотков свежего воздуха, чтобы выдержать дальнейшую пытку зловонием и отвратительной грязью.
Первой на их пути оказалась комната, расположенная направо от прихожей. Осторожно ступая по липкому, сплошь залитому застывшей кровью полу, они подошли к двум кроватям, которые составляли единственную обстановку этой убогой комнаты. На них лежали два мальчика. Один – лет двенадцати на вид, другой – лет четырнадцати. Дети казались бы мирно спящими, если бы не восковая бледность их лиц, залитая кровью постель и огромные зияющие раны на головах.
– Убиты явно во сне, – мрачно констатировал Олябьев, вытирая платком пальцы, испачканные в крови подростков. – Удары нанесены тяжелым предметом. Свинцовой дубинкой или кистенем. – И обвел взглядом молча взирающих на него сыщиков. – По форме весьма похожи на раны, которые нанесли кухарке и старшему мальчику Ушакову.
– Н-да! – молвил задумчиво Вавилов и оглядел комнату. – Взять здесь явно нечего, но пацанят прикончили, когда они спали. Вывод: они явно видели убийцу, перед тем как заснуть. – Он еще раз пробежался по помещению взглядом и приказал: – Ладно, пошли дальше.
В левой от прихожей комнате наблюдалась та же самая картина, с той лишь разницей, что вместо двух в ней заснули вечным сном три мальчика примерно одного возраста. В соседнем помещении на кровати лежал еще один убитый, очевидно, приказчик – взрослый мужчина лет тридцати пяти—сорока, но с такой же, как у подростков, страшной раной на темени.
Из прихожей они прошли дальше в узкий коридор, который заканчивался двумя смежными комнатами – большой и маленькой. В большой лежали два трупа пожилых мужчин, а из маленькой, еще до их приезда, увезли в больницу пострадавшего, подававшего слабые признаки жизни.
Посреди этой комнаты стоял круглый стол, на котором прямо на бумаге были разложены закуски: вареная картошка, дешевая колбаса, соленые огурцы, стояла недопитая бутылка водки, а на полу валялось несколько пустых, из-под пива. Одна бутылка прижимала клочок бумаги, на котором вкривь и вкось было нацарапано: «Васька и Фролка, мы вас любили, мы вас и убили!»
Иван повертел его в руках, всматриваясь в корявые строчки, и с недоумением посмотрел на Олябьева:
– Бабы, что ль, шуровали? Не похоже вроде?
За их спинами открылась дверь, и в комнату зашел Тартищев. Сообщил, что единственный, оставшийся в живых пострадавший, отправлен в больницу в полном забытьи, и из его бреда совершенно ничего нельзя понять. И хотя Федор Михайлович попросил доктора проследить за его бредом, результат получился ничтожный и весьма странный. Из больницы его только что известили: раненый скончался, не приходя в сознание, но в его бессвязном предсмертном лепете удалось разобрать слово «Берлин», которое он повторил несколько раз, причем довольно четко и внятно.
Корнееву Тартищев приказал заняться розыском бродяжки, которую заметил Курякин, а Вавилову и Алексею велел еще раз тщательно осмотреть помещение, все аккуратно задокументировать, а сам удалился вместе с Олябьевым, чтобы просмотреть протоколы первичного осмотра тел потерпевших. Вскоре к дому подъехала санитарная карета, и трупы увезли в мертвецкую.
А Алексей и Иван вновь начали печальный обход комнат, где совершилось столь страшное преступление. Поражало прежде всего обилие крови. Ее было гораздо больше, чем в доме Ушаковых. Казалось, кто-то нарочно расплескал несколько ведер по полу, а потеки и следы ее виднелись повсюду: отпечатки пятерни и мазки на стенах и подоконниках, брызги на дверях и голландских печах, которые находились в каждой комнате. В одной из них удалось обнаружить кучу золы и полуистлевший воротник от сгоревшей мужской рубахи. В другой комнате, в той самой, где был найден раненый, стояло несколько сундучков – обычная принадлежность небогатых людей, хранящих в них свой незатейливый скарб. Замки на них были взломаны, а немудреные пожитки разбросаны вокруг в полнейшем беспорядке.
– Вот тебе и мотив преступления. – Вавилов поднял одну из тряпок, это оказались исподники, задумчиво оглядел их и бросил в общую кучу. – Только грабитель какой-то непутевый попался. Чем тут можно было поживиться? Две блохи на аркане да вошь на кармане, вот и весь барыш с подобного тряпья. – Он наклонился и еще раз быстро просмотрел вещи, в основном белье да рубахи, и выпрямился с сердитым выражением лица. – Нет, за такое барахло девять черепов крушить никто не станет. Видно, было еще что-то, и это что-то и послужило поводом для убийства. Но тот ли самый душегуб здесь свирепствовал, что в доме Ушаковых порезвился, об этом история пока умалчивает.
Вавилов подошел к столу, взял в руки записку. Внимательно просмотрев ее на свет, он вновь перечитал вслух послание и задумчиво покачал головой.
– Липа, чистейшей воды туфта! Скажи-ка на милость, зачем было сообщать убитым полюбовникам, кто их пришил? Чуть ли не визитку оставили, только без адреса и фамилии.
– Я тоже думаю, что это ерунда, – отозвался Алексей. – Осилить девять человек не под силу даже двум женщинам. К тому же Олябьев подтверждает, что убийца явно мужчина.
– Плохо, что в доме никто не живет, – произнес Иван с сожалением и выглянул в окно. – А соседей наверняка след простыл, как только полицейских заметили. Так что на свидетелей особо рассчитывать не приходится. Узнать о привычках и образе жизни убитых вряд ли получится. Выяснить обстановку в день убийства и накануне, разнюхать, чем они вообще занимались, с кем водку пили, каких баб пользовали, тоже нет пока никакой возможности.
В коридоре послышались громкие голоса, и в дверь заглянул Корнеев.
– Пошли, господа агенты! Начальство приглашает! Уже веники запарило, чтобы баньку устроить!
– Что, небось сам Батьянов пожаловал? – справился Иван.
– А кто ж еще! – ответил Корнеев и, бросив быстрый взгляд за спину, доверительно прошептал: – Свирепый, страсть! Сейчас Михалыча пытает по поводу дальнейших действий.
– Бродяжку нашел? – поинтересовался Алексей.
– Нет пока, пришлось Батьянова встречать. Федор Михайлович велел вам ею заняться.
– Ну, и хитрован ты, Корнеев, как я погляжу, – произнес язвительно Вавилов. – Как начальство встречать – ты в первом ряду, а как дело делать – в хвосте.
– Зачем ты так, Иван? – обиделся Корнеев. – Ты меня знаешь, я никогда от дела не бегал. И сейчас меня Тартищев отправляет на мануфактуру, чтобы справки навел о покойных.
– Да ты не обращай внимания на мои выкрутасы, – вздохнул Вавилов. – Просто зла не хватает, что тычемся по углам, как слепые кутята, а выхода не видим. – И уже с отчаянием произнес: – И что за падаль такая объявилась? Ведь ему жизнь людская не дороже этих исподников, – кивнул он на кучу барахла, вываленного из сундуков. И кивнул Алексею: – Давай, пошли! А то начальство ждать не любит!
Начальство находилось у крыльца дома. Причем Батьянов, красный от злости, пытался оттереть с подошвы своих сапог прилипшую к ним кровь, шаркая ими по видневшимся из-под раскисшего снега камням. Завидев агентов, он прекратил свое занятие и, приняв важный, надменный вид, процедил сквозь зубы:
– Каковы успехи?
Иван доложил.
Батьянов смерил его тяжелым взглядом и повернулся к Тартищеву:
– Что предполагаете делать дальше?
– Сейчас я отправляю своего человека на мануфактуру навести подробные справки об убитых. Еще одного – в волостное правление, чтобы получить сведения обо всех земляках и односельчанах Иванцовых, которые работают в городе. Думаю, это поможет определить мотивы убийства и выйти на убийцу. В данный момент постараемся найти бродяжку, которая вертелась вблизи дома и, возможно, что-то заметила.